Неточные совпадения
— Господи, помилуй! прости, помоги! — твердил он как-то вдруг неожиданно пришедшие на уста ему слова. И он, неверующий
человек, повторял эти слова не одними устами. Теперь, в эту минуту, он знал, что все не только сомнения его, но та невозможность по разуму верить, которую он знал в себе, нисколько не мешают ему обращаться к Богу. Всё это теперь, как прах,
слетело с его души. К кому же ему было обращаться, как не к Тому, в Чьих руках он чувствовал себя, свою душу и свою любовь?
Когда дорога понеслась узким оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем
человекам в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений, и
перелетела мостами в разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога на гору и пошла по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не дурак ли я был доселе?
Губернаторша, сказав два-три слова, наконец отошла с дочерью в другой конец залы к другим гостям, а Чичиков все еще стоял неподвижно на одном и том же месте, как
человек, который весело вышел на улицу, с тем чтобы прогуляться, с глазами, расположенными глядеть на все, и вдруг неподвижно остановился, вспомнив, что он позабыл что-то и уж тогда глупее ничего не может быть такого
человека: вмиг беззаботное выражение
слетает с лица его; он силится припомнить, что позабыл он, — не платок ли? но платок в кармане; не деньги ли? но деньги тоже в кармане, все, кажется, при нем, а между тем какой-то неведомый дух шепчет ему в уши, что он позабыл что-то.
Пока ее не было, ее имя
перелетало среди
людей с нервной и угрюмой тревогой, с злобным испугом. Больше говорили мужчины; сдавленно, змеиным шипением всхлипывали остолбеневшие женщины, но если уж которая начинала трещать — яд забирался в голову. Как только появилась Ассоль, все смолкли, все со страхом отошли от нее, и она осталась одна средь пустоты знойного песка, растерянная, пристыженная, счастливая, с лицом не менее алым, чем ее чудо, беспомощно протянув руки к высокому кораблю.
«Кто он? Кто этот вышедший из-под земли
человек? Где был он и что видел? Он видел все, это несомненно. Где ж он тогда стоял и откуда смотрел? Почему он только теперь выходит из-под полу? И как мог он видеть, — разве это возможно?.. Гм… — продолжал Раскольников, холодея и вздрагивая, — а футляр, который нашел Николай за дверью: разве это тоже возможно? Улики? Стотысячную черточку просмотришь, — вот и улика в пирамиду египетскую! Муха
летала, она видела! Разве этак возможно?»
Катерина. Я говорю: отчего
люди не
летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь? (Хочет бежать.)
Катерина. Отчего
люди не
летают!
Шумный, красненький мужичок, сверкая голыми и тонкими ногами,
летал около
людей, точно муха, толкая всех, бил мальчишек, орал...
— Почему? — повторил студент, взял
человека за ворот и встряхнул так, что с того
слетела шапка, обнаружив испуганную мордочку. Самгина кто-то схватил сзади за локти, но тотчас же, крякнув, выпустил, затем его сильно дернули за полы пальто, он пошатнулся, едва устоял на ногах; пронзительно свистел полицейский свисток, студент бросил
человека на землю, свирепо крикнув...
Дни потянулись медленнее, хотя каждый из них, как раньше, приносил с собой невероятные слухи, фантастические рассказы. Но
люди, очевидно, уже привыкли к тревогам и шуму разрушающейся жизни, так же, как привыкли галки и вороны с утра до вечера
летать над городом. Самгин смотрел на них в окно и чувствовал, что его усталость растет, становится тяжелей, погружает в состояние невменяемости. Он уже наблюдал не так внимательно, и все, что
люди делали, говорили, отражалось в нем, как на поверхности зеркала.
Служитель нагнулся, понатужился и, сдвинув кресло, покатил его. Самгин вышел за ворота парка, у ворот, как два столба, стояли полицейские в пыльных, выгоревших на солнце шинелях. По улице деревянного городка бежал ветер, взметая пыль, встряхивая деревья; под забором сидели и лежали солдаты,
человек десять, на тумбе сидел унтер-офицер, держа в зубах карандаш, и смотрел в небо, там
летала стая белых голубей.
Потом он должен был стоять более часа на кладбище, у могилы, вырытой в рыжей земле; один бок могилы узорно осыпался и напоминал беззубую челюсть нищей старухи. Адвокат Правдин сказал речь, смело доказывая закономерность явлений природы; поп говорил о царе Давиде, гуслях его и о кроткой мудрости бога. Ветер неутомимо
летал, посвистывая среди крестов и деревьев; над головами
людей бесстрашно и молниеносно мелькали стрижи; за церковью, под горою, сердито фыркала пароотводная труба водокачки.
С восхода солнца и до полуночи на улицах суетились
люди, но еще более были обеспокоены птицы, — весь день над Москвой реяли стаи галок, голубей, тревожно
перелетая из центра города на окраины и обратно; казалось, что в воздухе беспорядочно снуют тысячи черных челноков, ткется ими невидимая ткань.
Но в этой тишине отсутствовала беспечность. Как на природу внешнюю, так и на
людей легла будто осень. Все были задумчивы, сосредоточенны, молчаливы, от всех отдавало холодом,
слетели и с
людей, как листья с деревьев, улыбки, смех, радости. Мучительные скорби миновали, но колорит и тоны прежней жизни изменились.
И вот слышу, ты идешь, — Господи, точно
слетело что на меня вдруг: да ведь есть же, стало быть,
человек, которого и я люблю, ведь вот он, вот тот человечек, братишка мой милый, кого я всех больше на свете люблю и кого я единственно люблю!
Сороки
перелетают с ракиты на ракиту; бабы, с длинными граблями в руках, бредут в поле; прохожий
человек в поношенном нанковом кафтане, с котомкой за плечами, плетется усталым шагом; грузная помещичья карета, запряженная шестериком рослых и разбитых лошадей, плывет вам навстречу.
Марья Алексевна и ругала его вдогонку и кричала других извозчиков, и бросалась в разные стороны на несколько шагов, и махала руками, и окончательно установилась опять под колоннадой, и топала, и бесилась; а вокруг нее уже стояло
человек пять парней, продающих разную разность у колонн Гостиного двора; парни любовались на нее, обменивались между собою замечаниями более или менее неуважительного свойства, обращались к ней с похвалами остроумного и советами благонамеренного свойства: «Ай да барыня, в кою пору успела нализаться, хват, барыня!» — «барыня, а барыня, купи пяток лимонов-то у меня, ими хорошо закусывать, для тебя дешево отдам!» — «барыня, а барыня, не слушай его, лимон не поможет, а ты поди опохмелись!» — «барыня, а барыня, здорова ты ругаться; давай об заклад ругаться, кто кого переругает!» — Марья Алексевна, сама не помня, что делает, хватила по уху ближайшего из собеседников — парня лет 17, не без грации высовывавшего ей язык: шапка
слетела, а волосы тут, как раз под рукой; Марья Алексевна вцепилась в них.
Еще в прошлом году, когда собирался я вместе с ляхами на крымцев (тогда еще я держал руку этого неверного народа), мне говорил игумен Братского монастыря, — он, жена, святой
человек, — что антихрист имеет власть вызывать душу каждого
человека; а душа гуляет по своей воле, когда заснет он, и
летает вместе с архангелами около Божией светлицы.
Тут показалось новое диво: облака
слетели с самой высокой горы, и на вершине ее показался во всей рыцарской сбруе
человек на коне, с закрытыми очами, и так виден, как бы стоял вблизи.
Пел и веселые песни старец и повоживал своими очами на народ, как будто зрящий; а пальцы, с приделанными к ним костями,
летали как муха по струнам, и казалось, струны сами играли; а кругом народ, старые
люди, понурив головы, а молодые, подняв очи на старца, не смели и шептать между собою.
Наибольший успех полета обозначался достижением мельницы, с ее яркими брызгами и шумом колес… Но если даже я
летал только над двором или под потолком какого-то огромного зала, наполненного
людьми, и тогда проснуться — значило испытать настоящее острое ощущение горя… Опять только сон!.. Опять я тяжелый и несчастный…
А около господа ангелы
летают во множестве, — как снег идет али пчелы роятся, — али бы белые голуби
летают с неба на землю да опять на небо и обо всем богу сказывают про нас, про
людей.
В полдень — снова гудок; отваливались черные губы ворот, открывая глубокую дыру, завод тошнило пережеванными людями, черным потоком они изливались на улицу, белый мохнатый ветер
летал вдоль улицы, гоняя и раскидывая
людей по домам.
Когда собака или
человек спугнет ее с гнезда, для чего надобно почти наступить на него, то она притворяется какою-то хворою или неумеющею
летать: трясется на одном месте, беспрестанно падает, так что, кажется, стоит только погнаться, чтобы ее поймать.
Притом, не видя
человека, которого они боятся больше всех зверей, тетерева и после выстрела и падения одного из своих товарищей редко оставляют присады, а
перелетают с одной на другую.
Гораздо более смелости и горячности к детям показывают кроншнепы малого рода; средние — осторожнее, а большие даже с первого раза никогда не налетают слишком близко на
человека, разве как-нибудь нечаянно: они сейчас удалятся на безопасное расстояние и начнут
летать кругом, испуская свои хриплые, как будто скрипящие, короткие трели.
Стрелять их довольно трудно, потому что они
летают не близко, вьются не над
человеком, а около него и стелются по земле именно как ласточки, отчего, особенно в серый день, цель не видна и для охотника сколько-нибудь близорукого (каким я был всегда) стрельба становится трудною; притом и
летают они очень быстро.
Кречь, кречь, кречь. — повторяет она беспрестанно, завидя
человека или
летая над ним.
Так же как и зуйки, песочники
летают низко и никогда не вьются над охотником от детей, а кружатся около чего или перелетывают с места на место; всего чаще бегают кругом, стараясь отвесть в сторону собаку или
человека.
Мне случалось много раз подходить близко к дереву, на котором находилось гнездо с голубятами, даже влезать на него, и голубь с голубкой не бросались на меня, как болотные кулики, не отводили в сторону, прикидываясь, что не могут
летать, как то делают утки и тетеревиные курочки, — голуби перелетывали робко с дерева на дерево, тоскливо повертываясь, подвигаясь или переступая вдоль по сучку, на котором сидели, беспрестанно меняя место и приближаясь к
человеку по мере его приближения к детям; едва были слышны какие-то тихие, грустные, ропотные, прерывающиеся звуки, не похожие на их обыкновенное воркованье.
Есть в крайних случаях та степень последней цинической откровенности, когда нервный
человек, раздраженный и выведенный из себя, не боится уже ничего и готов хоть на всякий скандал, даже рад ему; бросается на
людей, сам имея при этом не ясную, но твердую цель непременно минуту спустя
слететь с колокольни и тем разом разрешить все недоумения, если таковые при этом окажутся.
Пошли обычные при подобном случае сцены.
Люди ставили самовар, бегали, суетились. Евгения Петровна тоже суетилась и
летала из кабинета в девичью и из девичьей в кабинет, где переодевался Николай Степанович, собиравшийся тотчас после чая к своему начальнику.
Надежд! надежд! сколько темных и неясных, но благотворных и здоровых надежд
слетают к
человеку, когда он дышит воздухом голубой, светлой ночи, наступающей после теплого дня в конце марта. «Август теплее марта», говорит пословица. Точно, жарки и сладострастны немые ночи августа, но нет у них того таинственного могущества, которым мартовская ночь каждого смертного хотя на несколько мгновений обращает в кандидата прав Юстина Помаду.
Раздражение, всегда дремотно таившееся в усталых грудях, просыпалось, требовало выхода, торжествуя,
летало по воздуху, все шире расправляя темные крылья, все крепче охватывая
людей, увлекая их за собой, сталкивая друг с другом, перерождаясь в пламенную злобу.
— Конечно,
летаю, — ответил он. — Но только с каждым годом все ниже и ниже. Прежде, в детстве, я
летал под потолком. Ужасно смешно было глядеть на
людей сверху: как будто они ходят вверх ногами. Они меня старались достать половой щеткой, но не могли. А я все
летаю и все смеюсь. Теперь уже этого нет, теперь я только прыгаю, — сказал Ромашов со вздохом. — Оттолкнусь ногами и лечу над землей. Так, шагов двадцать — и низко, не выше аршина.
— Подойди сюда, князь! — сказал Иоанн. — Мои молодцы исторопились было над тобой. Не прогневайся. У них уж таков обычай, не посмотря в святцы, да бух в колокол! Того не разочтут, что казнить
человека всегда успеешь, а
слетит голова, не приставишь. Спасибо Борису. Без него отправили б тебя на тот свет; не у кого было б и про Хомяка спросить. Поведай-ка, за что ты напал на него?
— И все оттого, что ни у птиц, ни у зверей, ни у пресмыкающих — ума нет. Птица — это что такое? Ни у ней горя, ни заботушки —
летает себе! Вот давеча смотрю в окно: копаются воробьи носами в навозе — и будет с них! А
человеку — этого мало!
Особенно меня поразила история каменщика Ардальона — старшего и лучшего работника в артели Петра. Этот сорокалетний мужик, чернобородый и веселый, тоже невольно возбуждал вопрос: почему не он — хозяин, а — Петр? Водку он пил редко и почти никогда не напивался допьяна; работу свою знал прекрасно, работал с любовью, кирпичи
летали в руках у него, точно красные голуби. Рядом с ним больной и постный Петр казался совершенно лишним
человеком в артели; он говорил о работе...
А потом вспомнил: да ведь это американцы. Те, что
летают по воздуху, что смеются в церквах, что женятся у раввинов на еврейках, что выбирают себе веру, кто как захочет… Те, что берут себе всего
человека, и тогда у него тоже меняется вера…
Грустная тень давно
слетела с лица молодых. Они были совершенно счастливы. Добрые
люди не могли смотреть на них без удовольствия, и часто повторялись слова: «какая прекрасная пара!» Через неделю молодые собирались ехать в Багрово, куда сестры Алексея Степаныча уехали через три дня после свадьбы. Софья Николавна написала с ними ласковое письмо к старикам.
Шли маленькие
люди между больших деревьев и в грозном шуме молний, шли они, и, качаясь, великаны-деревья скрипели и гудели сердитые песни, а молнии,
летая над вершинами леса, освещали его на минутку синим, холодным огнем и исчезали так же быстро, как являлись, пугая
людей.
Это славный обычай — вовлекать птиц, чистейшее изо всех живых существ, в лучший праздник
людей; удивительно хорошо поет сердце в тот миг, когда сотни маленьких разноперых пичужек
летают по церкви, и щебечут, и поют, садясь на карнизы, статуи, залетая в алтарь.
Светает, в церквах веселый звон, колокола, торопливо захлебываясь, оповещают, что воскрес Христос, бог весны; на площади музыканты сдвинулись в тесное кольцо — грянула музыка, и, притопывая в такт ей, многие пошли к церквам, там тоже — органы гудят славу и под куполом
летают множество птиц, принесенных
людьми, чтобы выпустить их в ту минуту, когда густые голоса органа воспоют славу воскресшему богу весны.
Стоит и — точно горит вся, веселыми искрами
летают над головами
людей ее бойкие шутки, ее смех и песни, которых она знала тысячи.
Кто знающий
человек, по книгам учился, то, говорят, может ей крест дать, и не станет она больше
летать…
— Рано, господи! Дела я моего не сделал!.. Деньги-то… сколько годов копил… На церковь. В деревне своей. Нужны
людям божий храмы, убежище нам… Мало накопил я… Господи! Во́рон
летает, чует кус!.. Илюша, знай: деньги у меня… Не говори никому! Знай!..
Он прекрасно понимал, что после такого вопроса ему пришлось бы
слететь с высоты кувырком, туда, под ноги
людям, к жернову. И смехом проводили бы его гибель.
Казалось, что в комнате широкими кругами
летает вихрь страха и недоумения, он носит
людей, как сор, сметает в кучи и разбрасывает во все углы, играя бессилием их.
В полминуты
человек десять латников
слетело с лошадей.
— Какое доброе существо
человек, — удивлялась маленькая Мушка,
летая из окна в окно. — Это для нас сделаны окна, и отворяют их тоже для нас. Очень хорошо, а главное — весело…